Не отводя от меня холодного взгляда, он протянул мачехе конверт из плотной бумаги, запечатанный сургучом. И продолжил:

— Здесь брачный договор в двух экземплярах. Там же указана сумма выкупа. Если вас все устраивает, то пусть представитель невесты его подпишет.

Мачеха бросила на меня виноватый взгляд.

Я понимающе кивнула.

Представитель невесты — это отец. Да только сейчас мой папенька вряд ли осилит поднять перо. В семье его пагубное пристрастие к элю не обсуждалось, но и жена, и слуги, и все пять дочерей прекрасно понимали, почему поместье пришло в упадок, и куда подевались из дома ценные вещи.

— Позвольте мне отойти, — леди Бурджес изобразила улыбку. — Передам документы супругу.

Авенар чуть подвинулся, пропуская ее.

Все это время он стоял на пороге, не входя в комнату, но и не выходя из нее. И все так же смотрел на меня.

С уходом мачехи в воздухе повисла неловкость.

Под пристальным взглядом гостя я слегка растерялась. Разум требовал проводить Авенара в гостиную. Девичья спальня не место для чужаков. Но слова не шли с языка. И меньше всего я хотела снова встречаться с ним взглядами, а потому смотрела куда угодно, только не на него.

Кожей чувствовала, что гость по-прежнему меня изучает.

Красные глаза дракона пугали, а его оценивающий взгляд невыносимо раздражал. От смеси этих эмоций я злилась все больше.

В конце концов, воспитание взяло верх.

— Господин Авенар…

Наши глаза все-таки встретились.

Я внутренне вздрогнула, но выдержала тяжелый взгляд. Вспомнив, кто стоит передо мной, поправилась:

— Авенар, пройдемте в гостиную. И не стойте в дверях. В наших краях говорят, что так загораживают счастью вход в дом.

Вместо ответа дракон окинул голые стены и пол говорящим взглядом, ясно давая понять, что счастья здесь и так давно нет.

Против воли я проследила за ним.

Пришлось стиснуть зубы, сдерживая неприязнь. Ведь и без слов было понятно, что именно видит чужак. Вытертый паркет, выцветшая ткань обоев. Часть изразцов на камине отсутствуют. Обивка дивана и кресел засалилась, и её давно пора менять.

Впрочем, в других комнатах было не лучше.

Все в особняке говорило о бедственном положении нашей семьи. А хуже всего были пыль и паутина, захватившие старый дом. Стоило только прибраться с утра, как к вечеру они вновь появлялись.

Когда-то здесь проживали два десятка горничных, не считая других слуг. Теперь осталась одна Табита да однорукий истопник по имени Ганс. Им уборка была уже не по силам.

Мы с сестрами старались поддерживать чистоту в своих комнатах, но мачеха постоянно ругалась: негоже леди браться за тряпку и портить руки! Кто же их тогда замуж возьмет?

В такие моменты я сердилась:

— Матушка, какое “замуж”? Кому мы нужны без приданого?

— Твое приданое — это твой дар! — фыркала леди Эмма. — К тому же ты и твои сестры из древнего рода графов Бурджесов, которым сам Дартен Великий пожаловал эти земли. Вот увидишь, на каждую найдется жених!

И женихи находились. Едва мне исполнилось шестнадцать, как предложения руки и сердца повалились в наш дом бурным потоком.

Только все от мещан, разбогатевших на контрабанде, ростовщичестве или других, не менее подозрительных способах. Эти люди хотели купить себе титул, женившись на обедневшей дворянке. Такой брак был верным путем закрыть мне и сестрам двери в приличное общество. А мачеха все еще надеялась однажды снова попасть в королевский дворец. Она была там единожды, на своем первом балу, и до сих пор вспоминала сие событие с восторгом в глазах и придыханием в голосе.

Годы шли, я взрослела, и поток женихов постепенно иссяк. Теперь, в свои двадцать три, я считалась уже старой девой. Да и младшие сестры наступали на пятки.

Фелиции в этом году исполнилось семнадцать, близнецам Юстине и Юлиане по четырнадцать, крошке Адриане — десять. Но у них, в отличие от меня, не было ни капли магического дара. Он достался мне от моей матери.

Настоящую мать я не знала. Она умерла во время родов, потому что умела лечить других, но не себя. Это проклятье всех женщин-целителей. Отец выдержал положенный траур и привел в дом леди Эмму. Мне тогда было три года, и с тех пор мачеха заменила мне мать.

В те времена отец еще был способен содержать семью. Он страстно хотел сына, но леди Эмма рожала только дочерей. Одну за другой. И каждый раз, когда на свет появлялась очередная моя сестра, лорд Бурджес в отчаянии все чаще прикладывался к бутылке и все меньше внимания уделял поместью. А когда родилась Адриана, то и вовсе напился так, что свалился с коня.

Итогом стал перелом ноги и разбитый затылок.

В тот год мне исполнилось тринадцать. И именно тогда у меня проснулся магический дар.

Увидев, как слуги вносят на рогоже тело отца, я ощутила сильную боль и потеряла сознание. А очнувшись, обнаружила в себе новую силу.

Эта сила пришла с первыми женскими днями.

Перепуганная и растерянная, я не знала, что делать. Боялась признаться мачехе в том, что со мной происходит. Чувствовала себя грязной и гадкой. Пряталась по углам.

А еще меня неудержимо тянуло в комнату, где тихо постанывал отец. Семейный лекарь наложил ему шину на ногу и повязку с целебной мазью на голову. Только это не уменьшило боли.

Детям было запрещено тревожить отца. Но я тайком прокрадывалась к его комнате и долго стояла под дверями, не решаясь нарушить запрет. С каждым днем во мне все больше крепла уверенность, что нужно войти и помочь. Что я могу помочь!

А потом отцу стало хуже. Кости и плоть отказались срастаться, рана почернела и постепенно становилась все больше. В очередной раз осмотрев перелом, лекарь поцокал языком и сказал:

— Простите, леди, но помочь я ничем не могу. У него черная гниль. Это не лечится.