Не отводя о меня холодного взгляда, он протянул мачехе конверт из плотной бумаги, запечатанный сургучом. И продолжил:

— Здесь брачный договор в двух экземплярах. Там же указана сумма выкупа. Если вас все устраивает, то пусть представитель невесты подпишет его.

Мачеха бросила на меня виноватый взгляд.

Я понимающе кивнула.

Представитель невесты — это отец. Да только сейчас мой папенька вряд ли осилит поднять перо. В семье его пагубное пристрастие к элю не обсуждалось, но и жена, и слуги, и все пять дочерей прекрасно понимали, почему поместье пришло в упадок, и куда подевались из дома ценные вещи.

— Позвольте мне отойти, — леди Бурджес изобразила улыбку. — Передам документы супругу.

На этот раз Авенар чуть подвинулся, пропуская ее.

Все это время он стоял на пороге, не входя в комнату, но и не выходя из нее. И все так же смотрел на меня.

С уходом мачехи в комнате повисла неловкость.

Под пристальным взглядом гостя я слегка растерялась. Разум требовал проводить Авенара в гостиную. Девичья комната не место для чужаков. Но слова не шли с языка.

И меньше всего я хотела снова встречаться с ним взглядами, а потому смотрела куда угодно, только не на него.

Кожей чувствовала, что гость по-прежнему меня изучает.

Красные глаза дракона пугали, а его оценивающий взгляд невыносимо раздражал. И от смеси этих эмоций я злилась все больше.

В конце концов, воспитание взяло верх.

— Господин Авенар…

Наши глаза все-таки встретились.

Я внутренне вздрогнула, но выдержала тяжелый взгляд. Вспомнив, кто стоит передо мной, поправилась:

— Авенар, пройдемте в гостиную. И не стойте в дверях. В наших краях говорят, что так загораживают счастью вход в дом.

Вместо ответа дракон окинул голые стены и пол говорящим взглядом, ясно давая понять, что счастья здесь и так давно нет.

Против воли я проследила за ним.

Пришлось стиснуть зубы, сдерживая неприязнь. Ведь и без слов было понятно, что именно видит чужак. Вытертый паркет, выцветшая ткань обоев. Часть изразцов на камине отсутствуют. Обивка дивана и кресел засалилась, и её давно пора менять.

Впрочем, в других комнатах было не лучше.

Все в особняке говорило о бедственном положении нашей семьи. А хуже всего были пыль и паутина, захватившие старый дом. Стоило только прибраться с утра, как к вечеру они вновь появлялись.

Когда-то здесь проживали два десятка горничных, не считая других слуг. Теперь осталась одна Табита да однорукий истопник по имени Ганс. Им уборка была уже не по силам.

Мы с сестрами старались поддерживать чистоту в своих комнатах, но мачеха постоянно ругалась: негоже леди браться за тряпку и портить руки! Кто же их тогда замуж возьмет?

В такие моменты я сердилась:

— Матушка, какое “замуж”? Кому мы нужны без приданого?

— Твое приданое — это твой дар! — фыркала леди Эмма. — К тому же ты и твои сестры из древнего рода графов Бурджесов, которым сам Дартен Великий пожаловал эти земли. Вот увидишь, на каждую найдется жених!

И женихи находились. Едва мне исполнилось шестнадцать, как предложения руки и сердца повалились в наш дом бурным потоком.
Только все от мещан, разбогатевших на контрабанде, ростовщичестве или других, не менее подозрительных способах.

Брак с таким человеком был верным путем закрыть мне и сестрам двери в приличное общество. А мачеха все еще надеялась однажды снова попасть в королевский дворец. Она была там единожды, на своем первом балу, и до сих пор вспоминала сие событие с восторгом в глазах и придыханием в голосе.

Годы шли, я взрослела, и поток женихов постепенно иссяк. Теперь, в свои двадцать три, я считалась уже старой девой. Да и младшие сестры наступали на пятки.

Фелиции в этом году исполнилось семнадцать, близнецам Юстине и Эмилии по четырнадцать, крошке Адриане — десять. Но у них, в отличие от меня, не было ни капли магического дара. Он достался мне от моей матери.

Настоящую мать я не знала. Она умерла во время родов, потому что умела лечить других, но не себя. Это проклятье всех женщин-целителей. Отец выдержал положенный траур и привел в дом леди Эмму. Мне тогда было три года, и с тех пор мачеха заменила мне мать.

В те времена мой отец еще был способен содержать семью. Он страстно хотел сына, но леди Эмма рожала только дочерей. Одну за другой. И каждый раз, когда на свет появлялась очередная моя сестра, лорд Бурджес в отчаянии все чаще прикладывался к бутылке и все меньше уделял внимания поместью. А когда родилась Адриана, то и вовсе напился так, что свалился с коня.

Итогом стал перелом ноги и разбитый затылок.

Мне было тринадцать. И именно тогда у меня проснулся магический дар.

Увидев, как слуги вносят на рогоже тело отца, я ощутила сильную боль и потеряла сознание. А очнувшись, обнаружила в себе новую силу.

Эта сила пришла с первыми женскими днями.

Перепуганная и растерянная я не знала, что делать. Боялась признаться мачехе в том, что со мной происходит. Чувствовала себя грязной и гадкой. Пряталась по углам.

А еще меня неудержимо тянуло в комнату, где тихо постанывал отец. Семейный лекарь наложил ему шину на ногу и повязку с целебной мазью на голову. Только это не уменьшило боли.

Детям было запрещено тревожить отца. Но я тайком прокрадывалась к его комнате и долго стояла под дверями, не решаясь нарушить запрет. С каждым днем во мне все больше крепла уверенность, что нужно войти и помочь. Что я могу помочь!
А потом отцу стало хуже. Кости и плоть отказались срастаться, рана почернела и с каждым днем становилась все больше. В очередной раз осмотрев перелом, лекарь поцокал языком и сказал:

— Простите, леди, но помочь я ничем не могу. У него черная гниль. Это не лечится.