В тот вечер я впервые услышала, как плачет мачеха. Она всегда была добра ко мне так же, как к родным детям. Веселая, улыбающаяся, неунывающая леди Эмма, которая даже в тяжелые времена оставалась жизнерадостной и полной надежды. Соседи и слуги считали ее легкомысленной женщиной, но она просто всегда верила в лучшее. А лекарь забрал у нее эту веру.

И в тот вечер я все же пробралась к отцу, пока служанка, которая ухаживала за ним, вышла, чтобы выплеснуть таз с грязной водой. Меня словно что-то вело, подсказывало, что нужно делать.

Следуя внутреннему голосу, я положила ладони на больную ногу отца. Зажмурилась и изо всех детских сил пожелала, чтобы он стал здоровым.

Что было дальше — не помню. Вернувшаяся служанка нашла меня без сознания на полу.

Несколько дней я не приходила в себя, металась в горячке и бредила. Даже лекарь не знал, что со мной делать. А когда очнулась, всех поразили мои глаза. Из серо-голубых, как у родной матери, они стали черными.

Но главное — от перелома отца не осталось следов. Даже шрама.

Впрочем, радость была недолгой. Встав на ноги, лорд Бурджес первым делом вернулся к бутылке. Против пагубной страсти мой дар оказался бессилен.

Потом в поместье еще не раз приезжал лекарь и уговаривал мачеху отдать меня в ученики столичному магу. Целители в королевстве очень ценились. Но обучение стоило денег, а их у нас с каждым днем становилось все меньше. Да и где это видано, чтобы леди из приличной семьи сама зарабатывала на жизнь? Все, что может женщина с даром, это выйти замуж и использовать свою силу на благо семьи.

Так что я никуда не поехала.

Семейный лекарь подарил мне книжки, по которым когда-то учился сам, и объяснил азы врачевания. Но большего сделать не смог: его собственный дар был таким крошечным, что с трудом лечил синяки и царапины.

Когда мне исполнилось пятнадцать, падение нашего дома было уже не остановить.

В тот год мартовское тепло заставило проклюнуться почки и взойти озимые раньше обычного. А в апреле ударили морозы, которые на корню уничтожили всю зелень. Потом целый месяц шли дожди, прорвало плотину и снесло старую мельницу.

Но, словно этого было мало, во второй половине лета началась небывалая засуха. Весь урожай погиб.

Отец топил горе в бутылке и причитал, что во всем виновата жена. Вот родила бы сына — никакой засухи или потопа бы не было!

А леди Эмме пришлось взять заботу о семье на себя. Мачеха собрала оставшиеся в доме ценности и заложила, чтобы подготовиться к зиме и закупить зерно на весну. Но управляющий, который вел дела поместья последний год, исчез вместе с деньгами.

Потом она влезла в долги и закупила зерно сама. А оно оказалось отравлено спорыньей.

Несчастья преследовали нас одно за другим.

Мельницы встали. Лошади лишились фуража. Крестьяне сначала продавали запасы и вещи, затем скот, потом попытались устроить бунт, но нам и самим приходилось туго. Тогда люди начали сниматься с мест. Деревни, платившие ренту поместью, постепенно пустели.

За последние годы дела семьи окончательно пришли в упадок. Поля стояли невспаханными, фамильные драгоценности переселились в ломбард, старый особняк разваливался на глазах…

Росли только долги.

Мачеха храбрилась, как могла. Отец почти не просыхал. А я тайком начала принимать больных.

Платой за мои услуги было то немногое, что могли принести крестьяне: яйца, молоко, свежие овощи, а иногда и кусочек окорока перепадал.

Вскоре молва о моих способностях докатилась до городка. Оттуда начал приезжать народ побогаче.

Я лечила всех, не отказывала никому, потому что это был единственный способ не дать нам пойти побираться. Но мне не хватало знаний. Я не умела контролировать дар и каждый раз выкладывалась досуха. Потом несколько дней отходила. Лежала пластом, не в силах подняться. А сестры, мачеха и старая няня ухаживали за мной.

Сегодня я только встала после предыдущего больного и все еще испытывала слабость. Ноги почти не держали, очень хотелось сесть. Да и в голове немного туманилось.

Но гость с красными глазами смотрел вокруг, не скрывая жалости и презрения. Я злилась, представляя, что этот Авенар думает о нашей семье. Это еще хорошо, что он про отца не знает. Для всех Гарольд Бурджес болен и не может принимать гостей. Хотя на самом деле он давно потерял человеческий облик.

Если бы я только могла! Я бы исцелила его своей магией. Но, к сожалению, это мне не под силу.

Магия лечит тела, а не души.

К моему облегчению, когда мы с Авенаром спустились в гостиную, мачеха была уже там. Выглядела немного смущённой, отводила глаза и явно не знала, чем занять гостя.

Я сразу поняла, что происходит. Отец слишком пьян, чтобы подписать документ. Только как это объяснить чужаку?

Впрочем, тот и сам уже заподозрил неладное.

— Лорд Бурджес подписал договор?

Эмма раскрыла рот, да так и забыла его закрыть. С мольбой глянула на меня, надеясь, что я что-то придумаю.

— Матушка, — я пришла к ней на помощь, — отец еще не вернулся?

— А? — она непонимающе моргнула. — Э-э, да! Он уехал. Но скоро вернётся и тогда всё-всё подпишет.

— Когда — скоро? — лицо Авенара стало еще мрачнее.

Алые глаза, глядящие на нас с мачехой, казалось, могли спалить убогую гостиную.

— Наверное, как обычно, после обеда? — мне пришлось снова подсказать Эмме.

— Да-да, после обеда, — та не сдержала вздох облегчения. — Мой муж с утра всегда объезжает земли. Извольте отобедать с нами, господин Авенар, а там уже лорд Гарольд подпишет бумаги.

— Я спешу, — возразил гость. — Герцог Минрах желает увидеть свою невесту как можно скорее.

Я раздраженно закусила губу.

Этот мужчина вызывал у меня лишь одно желание. Возразить ему, сделать наперекор.